Вход    
Логин 
Пароль 
Регистрация  
 
Блоги   
Демотиваторы 
Картинки, приколы 
Книги   
Проза и поэзия 
Старинные 
Приключения 
Фантастика 
История 
Детективы 
Культура 
Научные 
Анекдоты   
Лучшие 
Новые 
Самые короткие 
Рубрикатор 
Персонажи
Новые русские
Студенты
Компьютерные
Вовочка, про школу
Семейные
Армия, милиция, ГАИ
Остальные
Истории   
Лучшие 
Новые 
Самые короткие 
Рубрикатор 
Авто
Армия
Врачи и больные
Дети
Женщины
Животные
Национальности
Отношения
Притчи
Работа
Разное
Семья
Студенты
Стихи   
Лучшие 
Новые 
Самые короткие 
Рубрикатор 
Иронические
Непристойные
Афоризмы   
Лучшие 
Новые 
Самые короткие 
Рефераты   
Безопасность жизнедеятельности 
Биографии 
Биология и химия 
География 
Иностранный язык 
Информатика и программирование 
История 
История техники 
Краткое содержание произведений 
Культура и искусство 
Литература  
Математика 
Медицина и здоровье 
Менеджмент и маркетинг 
Москвоведение 
Музыка 
Наука и техника 
Новейшая история 
Промышленность 
Психология и педагогика 
Реклама 
Религия и мифология 
Сексология 
СМИ 
Физкультура и спорт 
Философия 
Экология 
Экономика 
Юриспруденция 
Языкознание 
Другое 
Новости   
Новости культуры 
 
Рассылка   
e-mail 
Рассылка 'Лучшие анекдоты и афоризмы от IPages'
Главная Поиск Форум

О'Хара, Джон - ОХара - Дело Локвудов

Проза и поэзия >> Переводная проза >> О'Хара, Джон
Хороший Средний Плохой    Скачать в архиве Скачать 
Читать целиком
Джон О'Хара. Дело Локвудов

-----------------------------------------------------------------------

John O'Hara. The Lockwood Concern (1965). Пер. - К.Чугунов.

М., "Художественная литература", 1979.

OCR & spellcheck by HarryFan, 14 November 2000

-----------------------------------------------------------------------

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ


    По воскресеньям горожане, отправляясь на своих машинах за город, заезжали взглянуть на стену Джорджа Локвуда. Случалось, что издали они видели и самого Локвуда, который занимался тем же, чем и они. Он бывал там ежедневно и не пропустил ни одного дня с тех пор, как первая лопата вонзилась в землю.

    Он никогда не заговаривал с рабочими, никогда не жаловался на их медлительность, никого не хвалил и ни к кому не обращался лично, хотя и знал почти всех. Бывали дни, когда он, приехав на стройку и окинув взглядом стену, тотчас отворачивался и возвращался к своей машине. Рабочие знали: сделано мало, хозяин недоволен. А бывало и так: приедет утром и останется; лишь в полдень шофер отвезет его домой пообедать, а потом привезет обратно и оставит на стройке до вечера. Когда это случалось, всем рабочим в конце дня выдавали по доллару. Никаких объяснений не требовалось - и так было ясно, что хозяин доволен. Иногда эти долларовые премии выплачивались шесть дней кряду, а иногда их не бывало по целым неделям.

    Стену строили из кирпича. Два фута толщиной, восемь футов в высоту. Поверх кирпичей предполагалось положить еще двухдюймовый слой бетона и в нем на расстоянии двенадцати дюймов друг от друга укрепить железные пики. Стена представляла собой сооружение весьма внушительное: она окружала тридцать акров земли.

    Земля тут обрабатывалась постоянно с начала восемнадцатого столетия. Это был слегка отлогий возвышенный участок, прежде занятый под ферму Оскара Дитриха, а теперь ставший собственностью Джорджа Локвуда. Когда-то Дитрихи расчистили акров двадцать земли, сохранив лес выше фермы, то есть с южной стороны, а также на востоке и западе. Земля там не считалась пригодной для посевов, поэтому ее использовали в последние десятилетия для выпаса голландских коров.

    Джордж Локвуд строил стену на участке, окруженном лесом на юге, востоке и западе, так что лес подступал к стене с обеих сторон. Джордж Локвуд распорядился обсадить деревьями также и переднюю, то есть северную, сторону участка, имея в виду окружить его сплошной стеной из леса и кирпича.

    Тридцать акров земли - это было не все, чем владел Джордж Локвуд; он купил у Дитриха все двести акров да еще лес, расположенный к югу от фермы. Те, кто интересовался намерениями Джорджа Локвуда относительно фермы Дитриха, узнали о них прежде, чем стена была достроена: он продал голландских коров и сельскохозяйственный инвентарь и снес жилой дом, коровники и службы. Через месяц фермы Дитриха как не бывало. Усадьба, просуществовавшая более ста лет, исчезла за несколько недель. Некоторые считали, что грешно и стыдно так поступать с фермой, некоторые даже называли это преступлением, другие же говорили, что Оскар Дитрих, наверно, взял хорошую цену. Этот человек всегда знает, что делает. Он переехал в долину Лебанон и приобрел там новую ферму.

    Вскоре после этого Джордж Локвуд нанял еще рабочих - эти занимались уже не возведением стены, а сносом старой изгороди Дитриха, камней, столбов с рельсовыми пасынками и проволокой. Время шло, и воскресные посетители видели своими глазами, как методически стираются последние следы старого хозяйства. И вот в одно из воскресений - это было в середине мая - они обнаружили, что стена полностью закончена, а проезд внутрь перекрыт высокими временными тесовыми воротами. В одну из створ была врезана дверь с американским замком и с надписью: "Вход воспрещен".

    Все лето любопытные крутились вокруг владений Локвуда, но, поскольку ворота оставались закрытыми, никто не видел, что происходило за стеной, но все знали: Джордж Локвуд строит дом.

    Никого из жителей Шведской Гавани, расположенной в двух милях к востоку от имения, не удивило решение Джорджа воздвигнуть высокую кирпичную стену с острыми пиками наверху. Что необычно для других, говорили они, то обычно для Джорджа. Они правильно угадали, для чего он начал с сооружения стены: он не хотел, чтобы люди видели, какой дом он себе строит. Договор на строительство стены Локвуд заключил с подрядчиком из Шведской Гавани, а для строительства дома пригласил главного подрядчика из Хейгерстауна, штат Мэриленд, у которого были свои плотники и каменщики. Строить водопровод взялась фирма, из города Рединга, электропроводку делала одна филадельфийская фирма, плотничьи работы внутри дома были заказаны итальянцам из Нью-Йорка, штукатурные работы, покраску и наклейку обоев производили мастера из Форт-Пенна, крышу взялась крыть артель из Гиббсвилла, планировкой сада занимался архитектор из Уэстбери (Лонг-Айленд), а подъездные дороги строила компания из Порт-Джонсона. Рабочих, которые жили в радиусе пятнадцати миль от стройки, ежедневно доставляли на грузовиках. Подрядчики, мастера и рабочие, приехавшие издалека, жили в гостиницах и пансионатах Гиббсвилла и Шведской Гавани. Договариваясь с субподрядчиками, главный подрядчик предупреждал: "Имейте в виду, что мистер Локвуд сам не вмешивается в чужие дела и не желает, чтоб в его дела совались другие. Пока дом не будет готов, он хочет, чтобы местные жители по возможности держались подальше. Потому он и платит такие деньги, что хочет уединения и чтоб работа была первый сорт. Надо отдать ему справедливость, он не торгуется за каждый доллар, когда я хочу оплатить сверхурочную работу..." Субподрядчики и рабочие, прибывшие уже после завершения строительства стены, быстро прикинули, во что она обошлась, и кое-кто из них пожалел, что не запросил более высокой платы за свою работу. Раз человек способен потратить двадцать, тридцать тысяч на одну стену, то вряд ли он будет торговаться за несколько лишних сот долларов. Но не все субподрядчики рассуждали так. Кое-кто из них уже имел дело с богатыми людьми и знал, что богатый человек может пойти на большие расходы ради чего-то необыкновенного, но он знает, что ему нужно, и своего не упустит.

    Вскоре эти люди убедились в том, что их догадки относительно Джорджа Локвуда были верны. Как и прежде, он бывал на стройке ежедневно, при любой погоде - в легкой летней шляпе, льняном полотняном костюме и с тростью, которая казалась необычной для человека его возраста. Ему было немногим более пятидесяти лет. Он прохаживался по территории стройки, лазал по лестницам и шатким настилам, отвечая на приветствия встречных кивком головы и не произнося ни слова, кроме "извините", если оказывался у кого-нибудь на пути. Он не покидал стройки даже в самую жаркую погоду - лишь время от времени подходил к бачку с водой, зачерпывал из ведра пригоршню воды, обмахивался шляпой и вытирал тонким шелковым платком шею под воротничком. Он никогда не задерживался подолгу на одном месте, но на каждом из участков стройки бывал по нескольку раз в день. Ничто не ускользало от его внимания. Рабочие довольно быстро поняли, что если Джордж Локвуд зачастил на один и тот же участок, значит, он что-то заметил. И верно: на следующий день мастер участка обязательно заставлял что-нибудь переделать. Распоряжения мастерам поступали от субподрядчиков, а эти, в свою очередь, получали их от главного подрядчика. Главный подрядчик был единственным человеком, с которым Джордж Локвуд разговаривал о делах стройки.

    У Роберта Брэкенриджа, главного подрядчика, был на территории стройки сарай, где помещались грубо сколоченный стол, несколько складных стульев, множество футляров с чертежами, огнетушители, аптечка, телефонный аппарат, походная кровать, охотничье ружье шестнадцатого калибра, несколько керосиновых ламп, дубовый шкафчик для бумаг, расписание поездов Пенсильванской железной дороги, календарь страховой компании, аппарат для охлаждения воды, доска, на которой висело множество ключей с номерками, и керосинка с двумя фитилями. Сарай этот был единственным местом, куда Джордж Локвуд заходил посидеть. Рабочие, которым случалось проходить мимо, слышали через занавешенные окна обрывки разговора, но ничего особенного не узнали, кроме того, что Локвуд называл подрядчика Робертом и что он отлично разбирался в чертежах и в технической терминологии. Когда кого-нибудь из субподрядчиков вызывали для беседы, говорил уже только Роберт Брэкенридж, а Джордж Локвуд молча покуривал трубку или сигарету и одобрительно кивал головой.

    Во время сильных дождей мастера и рабочие укрывались под парусиновым тентом; там же они завтракали, сидя на грудах строительных материалов, также нуждавшихся в укрытии. Рабочие съехались из самых разных мест, что заставляло электриков держаться с электриками, а плотников с плотниками. Но всех их одинаково интриговала загадочная фигура того, кто оплачивал счета. Люди эти были мастерами своего дела, хорошо зарабатывали и вели себя независимо, с тем чувством спокойной гордости, какое испытывает американский мастеровой, умеющий делать то, за что Джордж Локвуд платит деньги, но чего не умеет делать сам. Они ценили его за уважительное отношение к их труду и считали, что лучше работать у него, чем у тех, кто любит донимать рабочих дружескими разговорами и мелкими придирками. Им не потребовалось много времени на то, чтобы безошибочно определить, что Джордж Локвуд отлично разбирается в строительном деле; это было главное, и не так уж важно, что они его не любили. Через несколько месяцев дом будет закончен, они уедут работать в другие места, но память о Джордже Локвуде останется. Они не забудут, что он хорошо им платил и не ущемлял их самолюбия; не забудут случай, когда он убил двух медянок своей тростью - той самой тростью, которую, как они полагали, он носил из чистого пижонства; не забудут, как он однажды помог им, когда одного из каменщиков хватил солнечный удар и он свалился с лесов. Локвуд велел отнести его под навес, объяснил его товарищам, как массировать запястья и лодыжки пострадавшего, и, сходив к малярам за скипидаром, стал растирать ему затылок. Когда каменщик пришел в себя, Локвуд не дал ему встать, пока не приехал из Шведской Гавани врач и не проверил, нет ли у него сотрясения мозга и не повреждены ли кости. В те минуты никого из рабочих не удивило, что распоряжается именно Локвуд.

    - Скипидар. В жизни такого не слыхал, - заметил один из них. - И откуда он все это знает?

    - Он много чего знает, - отозвался другой. - Ему и Боб Брэкенридж не нужен. Скорее наоборот: он нужен Брэкенриджу.

    Спустя два дня, когда каменщик вновь вышел на работу, Джордж Локвуд смотрел на него так, словно видел впервые в жизни, и быстро отвернулся, заметив, что тот хочет его поблагодарить.

    В середине октября дом был закончен. Остались незавершенными только внутренние плотничьи работы, которыми занимались итальянцы из Нью-Йорка. Электрическое освещение и водопровод были в порядке, отопление уже успешно выдержало испытание. Дом был готов, и Роберт Брэкенридж возвратился в Хейгерстаун с чеком в кармане.

    Итальянцев было трое. Они плохо говорили по-английски и не общались с другими рабочими, разговаривавшими на английском или на немецком языке и привыкшими свысока относиться к местным итальянцам. В Шведской Гавани итальянцев было немного, и использовались они главным образом на черных работах. Итальянские плотники, работавшие у Локвуда, носили под кожаными фартуками жилеты, брюки, шелковые рубашки, крахмальные воротнички и галстуки. Как только остальные рабочие разъехались, они перешли в комнату, предназначавшуюся для кабинета Джорджа Локвуда. И хотя они работали в доме одни, дверь комнаты всегда была на запоре - никого, кроме самого хозяина, итальянцы в нее не пускали.

    Когда Брэкенридж и его рабочие уезжали, в этой комнате уже был сооружен большой камин, рядом с которым находилась большая дверь стенного шкафа. Брэкенридж предлагал для шкафа другое место, но Локвуд не согласился и настоял на своем. Теперь итальянцы сняли дверь, выпилили в шкафу пол и потолок и соорудили винтовую лестницу, которая начиналась в шкафу спальни Джорджа Локвуда - прямо над его кабинетом - и вела вниз, в подвал. Это позволяло Локвуду спускаться из спальни в подвал, минуя парадную и черную лестницу, и, если ему потребовалось бы, таким же манером переходить незаметно из спальни в кабинет. Стенной шкаф в спальне (Брэкенридж удивлялся его огромным размерам) теперь стал меньше, так как итальянцы перегородили его панелью. Эта панель, вставленная в пазы, могла быть поднята вверх, и тогда открывался доступ к потайной лестнице. Дверь шкафа в кабинете была заменена такой же панелью, выкрашенной в один цвет со стеной. Это была по-прежнему дверь, только держалась она теперь на невидимых петлях и открывалась нажатием на пружину, скрытую под резной фигуркой. Дверь не могла открыться от случайного прикосновения или удара по фигурке: чтобы высвободить пружину, требовалось сначала повернуть эту фигурку, как дверную ручку, и потом с силой толкнуть вперед. Достаточно было нескольких капель машинного масла в год, чтобы механизм действовал исправно столько времени, сколько простоит дом; дом же, по расчетам Джорджа Локвуда, должен был простоять двести лет.

    В подвале потайная лестница упиралась в скользящую панель, подобную той, что была в спальне. Как и в спальне, панель в подвале одновременно служила задней стенкой шкафа, который, согласно проекту, предназначался для хранения старой корреспонденции, оплаченных счетов, аннулированных чеков и прочих бумаг.

    Наслушавшись вдоволь похвал своему искусству, положив в карман чеки, итальянцы дали обет молчания, перекрестились, весело попрощались с Джорджем Локвудом за руку и уехали обратно в Нью-Йорк. Теперь дом был уже почти готов для показа Джеральдине Локвуд.

    Джордж Локвуд в последний раз - это было во второй половине дня в октябре 1926 года - окинул взглядом дом, гараж на четыре автомобиля, газон. В половине пятого он не спеша сел в свой маленький двухместный "паккард" и подъехал к железным воротам, заменявшим теперь тесовые. Диген, временный сторож из сыскного бюро, открыл ворота.

    - Доброй ночи, мистер Локвуд. До утра.

    - Утром, Диген, я вас не увижу, - возразил Джордж Локвуд. - Завтра я поздно встану.

    - Считаю это хорошим знаком. Что, все уже в порядке?

    - Теперь слово за миссис Локвуд.

    - Ну, что тут скажешь? Глаз радуется. В жизни никогда не видывал такого красивого здания. Вот дом так дом. Прямо дворец. Вы вправе гордиться, мистер Локвуд, истинное слово.

    - Спасибо, Диген. Доброй ночи.

    - Такое только в мечтах увидишь, - сказал Диген. - Еще раз доброй ночи, сэр.

    Были уже сумерки, когда Джордж Локвуд подъехал к старому дому в Шведской Гавани, где он родился. Это было простое квадратное здание из красного кирпича, как-то неожиданно выраставшее посреди квадратного газона. Локвуд поставил машину в конюшне, где уже не держали лошадей, и, обогнув дом, вошел через парадную дверь.

    На шум его шагов из кухни появилась Мэй Фриз.

    - Какие новости, Мэй?

    - Никаких, сэр. Никто не звонил, писем тоже не было.

    - Значит, ничего не было.

    - Только газеты. Куда вам подать чай?

    - В кабинет. Не найдется ли у нас торта?

    - Осталось немного бисквита, который вы ели вчера с мороженым.

    - Вот и хорошо. Принесите мне бисквит вместо гренков.

    - Бисквит вместо гренков с маслом?

    - Да, Май. Бисквит вместо гренков с маслом. Сегодня я не хочу гренков с маслом. Буду есть вчерашний бисквит.

    - Значит, бисквит, - сказала Мэй, уходя.

    Джордж Локвуд поднялся к себе, вымыл лицо и руки, снял пиджак, надел вельветовую куртку и старые лакированные шлепанцы. Мэй принесла на подносе чай и поставила перед ним на письменном столе.

    - А почта-то все же была. Вот четыре письма, - сказала она. - Маргарет вынула их из ящика, пока я прибиралась на третьем этаже. Могла бы, по крайней мере, сказать.

    - Да уж, по крайней мере, могла бы сказать, - согласился Локвуд.

    - Бисквит-то почерствел немножко. Когда долго стоит, всегда черствеет.

    - А я такой люблю. Не люблю, когда он как резина.

    - Постоит еще день - совсем испортится.

    - А он не будет больше стоять. Я его сейчас съем.

    - Как вы можете столько есть и не толстеть?

    - Двигаюсь много. Все время занят.

    - Это правда. Как новый дом?

    - Готов. Поэтому я и ем бисквит.

    - Готов? Совсем?

    - Совсем. Теперь им займется миссис Локвуд.

    - Когда вы повезете нас смотреть? Я хочу сказать: нас с Маргарет.

    - В свое время.

    - Знаете, что я слышала? Впрочем, не я, а Маргарет. Это она мне рассказала.

    - Что же она слышала и любезно рассказала вам?

    - Уж не знаю, правда ли, нет ли.

    - Не будете же вы пересказывать мне неправду.

    - Говорят, будто одна сторона дома присела.

    - Присела? То есть осела?

    - Вы еще не переехали, а уже пошли слухи. Дайте вспомнить, что еще говорили. Ах, да! Будто вы решили отдать свой старый дом под больницу.

    - Вы умеете хранить тайну?

    - Конечно.

    - Так вот: я не знаю, как поступлю с этим домом. Не решил еще. Врачи хотят открыть здесь больницу, Это, видимо, вам и сказали.

    - Нет, я слышала, что вы уже отдали его.

    - Нет, не отдал.

    - А новый дом садится?

    - Не знаю.

    - Значит, да. Верно?

    - Я не стану ничего опровергать и не стану ничего подтверждать насчет нового дома, Мэй. Я ведь предупреждал вас об этом.

    - Они только и делают, что болтают о вашем доме; С тех пор как вы начали строить стену. Весь город болтает. Далась им эта стена.

    - А разве до этого они не болтали?

    - Наверно, болтали. Они всегда найдут, о чем поболтать.

    - Вот именно.

    - Верно. Всегда что-нибудь придумают. Не одно, так другое.

    - Безусловно. Что вы еще хотели сообщить, Мэй?

    - Что-то еще было.

    - Ну?

    - Я говорила вам, что к нам пришли по почте какие-то коробки?

    - Нет.

    - Из Нью-Йорка. И все - на ее имя.

    - Наверно, что-нибудь для нового дома.

    - Да! Вот что я хотела спросить.

    - Спрашивайте.

    - Хотя нет, не то. Это я уже спрашивала. Вот что: мы тут разговаривали с Маргарет насчет Эндрю и его жены. В новом доме они над гаражом будут жить?

    - А что?

    - Маргарет говорит, что не хотела бы жить там одна. Ночью без мужчины страшно. Мне-то что, я привыкла, потому что родилась и выросла на ферме, а Маргарет горожанка.

    - Очень уж вы простодушны, Мэй.

    - Почему вы так говорите? Может, простодушна, а может - нет. Все зависит от того, что вы под этим подразумеваете.

    - Вами играют, как пешкой. Не вы, а Эндрю и его жена хотят знать насчет гаража. Эндрю уже больше года допытывается. Поэтому он и попросил Маргарет через вас узнать. Поняли, Мэй?

    - Ах, вон что. Кажется, поняла. Ну, тогда не говорите. Пойду к Маргарет и скажу, что не сумела ничего узнать.

    - Я и не собираюсь ничего говорить. Ни вам, ни Маргарет, ни Эндрю. Скажу в свое время. Вы с Маргарет живете у меня достаточно долго, так что пора бы уж знать. Но вы, видно, никогда этого не усвоите.

    - Я-то усвоила. Я говорила Маргарет, что мы ничего не узнаем.

    - Но она считала, что есть смысл попробовать.

    - Да, она считала, что есть смысл попробовать. Почти буквально ее слова.

    - Маргарет вечно хитрит. Но она забывает, что Эндрю хитрее ее. Ну ладно, Мэй. Можете убирать со стола. Пойду приму ванну. Ужин - в семь тридцать. Что у нас на ужин?

    - Телячьи отбивные.

    - Хорошо. Да, не забыть бы: утром я буду спать. До десяти часов кофе мне не приносите.

    - До десяти?

    - До де-ся-ти. Лучше вам записать это на своей грифельной доске, когда вернетесь на кухню. Напишите: "Ему кофе в десять".

    Она улыбнулась.

    - Откуда вы знаете, где я напишу?

    - Потому что взял себе за правило многое знать, Мэйбл Кристина Фриз, родившаяся двенадцатого апреля тысяча восемьсот восемьдесят шестого года.

    - Не говорите Маргарет мой год рождения.

    - Не скажу.

    - Благодарю вас, сэр.

    Она никогда не забывала говорить "сэр" в начале и в конце всех их разговоров; но поскольку она подозревала, что общение с нею ему приятно, то считала, что в ходе самой беседы соблюдать эту формальность ни к чему. Крепкая, трудолюбивая женщина, она начинала сознавать, что годы уходят и надо что-то предпринимать. Но за нехитрой каждодневной работой, которая не была ей неприятна, хотя и отнимала много времени, она забывала об этом и все никак не могла сделать решающего шага. Впрочем, она и не представляла себе достаточно ясно, что, собственно, должна предпринять.

    Джордж Локвуд просмотрел вечернюю гиббсвиллскую газету, сложил ее и оставил на привычном месте, где ее подберет Мэй. Потом встал, потянулся и направился было наверх, как вдруг услышал телефонный звонок. Он взял трубку.

    - Алло! Ладно, Мэй, я подошел. Алло!

    Мэй, бывшая в это время на кухне, повесила трубку.

    - Мистер Локвуд? Это Диген. Мэтью Диген. Помните - из охраны?

    - Да, Диген.

    - Вы меня хорошо слышите? Я из конторы звоню.

    - Да, я слышу вас. Что там стряслось?

    - Я решил, что лучше вам позвонить. Тут у нас несчастный случай. Очень неприятный.

    - Что за случай? Пожар?

    - Нет, сэр. Тут один парнишка - не знаем толком, как его зовут... мертвый. Убился.

    - Убился? На моей территории? Как он туда попал?

    - Он и еще один подросток залезли на дерево с наружной стороны стены, со стороны Рихтервилла.

    - С западной стороны. Ну и что?

    - Этот парнишка, который мертвый, он залез на дерево и уцепился за ветку, что нависала над стеной.

    - Над стеной нет ни одной ветки достаточно крепкой, чтобы удержать человека.

    - Вот поэтому он и убился. Ветка сломалась, и он упал на стену. Две пики вонзились в него, мистер Локвуд.

    - А, черт! Значит, пики пронзили его насквозь?

    - Я не расслышал, что вы сказали, мистер Локвуд.

    - Его прокололо?

    - Он закричал, и я побежал в том направлении, ну и увидел его.

    - Господи! Он был жив еще?

    - Ужасная история, мистер Локвуд. Он был еще жив. Я не мог достать его и снять со стены. Побежал за лестницей, но, пока разыскал ее в подвале и вернулся, он уже не шевелился и лежал, перегнувшись через стену. Несчастный мальчик. Лет двенадцати-четырнадцати.

    - А куда девался второй мальчуган? Конечно, убежал.

    - Убежал, не успел я его задержать. Я кричал ему, но он не остановился, и я не стал его догонять.

    - Ну, разумеется. Потом что - позвонили врачу?

    - И в полицию штата. Одна из пик прошла рядом с сердцем, а другая переломила позвоночник. Слава богу, ему не пришлось долго мучиться. Бедняга. Наверно, это они за каштанами полезли.

    - Сомневаюсь. Там у меня нет каштанов. Где сейчас тело мальчика?

    - Полицейские распорядились увезти его в городской морг.

    - В каком городе? В Шведской Гавани?

    - Да, сэр. Чтоб его опознать, много времени не потребуется.

    - Конечно. Второй мальчик обязательно расскажет о том, что случилось. Должно быть, дети фермеров.

    - Да, сэр. Парнишка, который убился - на нем были рабочие штаны и войлочные сапоги. Позвонить вам, если я узнаю что-нибудь новое? Наверно, к вам приедут из полиции штата.

    - Не надо, Диген. Меня не будет дома. Мне нужно срочно в Филадельфию. Сообщите в вашу фирму, что я позвоню туда утром, и, если возникнет дело, пусть полиция штата свяжется с мистером Артуром Мак-Генри из фирмы "Мак-Генри и Чэпин". Вы знаете, где она находится.

    - Да, сэр. Если вы хотите дать мне свой адрес в Филадельфии...

    - Я не знаю точно, где буду. Утром позвоню в вашу фирму. Жаль, что так случилось, Диген. Ужасное испытание для вас.

    - Да, сэр. Из фирмы пришлют другого человека, он подменит меня сегодня. Не могу оставаться здесь на ночь, все думаю об этом несчастном мальчике.

    - Поезжайте домой и старайтесь думать о чем-нибудь другом.

    - Вот я и хочу попробовать. До свидания, мистер Локвуд.

    - До свидания. - Локвуд торопливо поднялся к себе, переобулся, надел пиджак и уложил в небольшой саквояж вещи. Спустившись вниз, прошел на кухню и объявил: - Ужин отменяется. Меня вызвали по срочному делу в Филадельфию.

    - Поезда-то уже не ходят, - сказала Маргарет.

    - Поеду в машине.

    Он закрыл за собой дверь, завел маленький "паккард" и выехал. Доехав до Рединга, свернул на вокзал поездов дальнего следования и, сославшись на двух членов правления местной железной дороги, отдал начальнику станции ключи от машины. Потом сел в подошедший поезд и уехал в Нью-Йорк.

    Пройдет неделя, все уляжется, и он останется в стороне.


    - А я только что собиралась звонить телефонистке и просить, чтобы меня не беспокоили, - сказала Джеральдина Локвуд.

    - Кому вздумается тебя беспокоить? - спросил Джордж Локвуд.

    Она удивленно взглянула на него.

    - А ведь верно, кому? Я всегда прошу, чтоб меня не беспокоили. Но если подумать - кто станет звонить мне в три часа ночи или пять утра? Сама не понимаю, зачем я это делаю.

    - Можно было бы понять, если бы ты просила не будить тебя, скажем, до десяти утра. Но просить, чтобы вообще не беспокоили, - это странно.

    - А я вот каждый вечер, с тех пор как остановилась здесь, звоню телефонистке и прошу ее об этом. Они очень предупредительны, здешние телефонистки.

    - Да, здесь весь персонал очень любезен. Я же говорил, что тебе здесь понравится. Я останавливаюсь в "Карстейрсе" уже двадцать пять лет подряд, с тех пор как гостиница открылась. Мне нравится, что она большая - и поэтому в ней не слишком дерут - и в то же время не такая уж огромная, поэтому и служащие тебя знают, и ты знаешь их.

    - Наша семья всегда останавливалась либо в "Уолдорфе", либо в "Никербокере".

    - Но вы-то с Говардом всегда останавливались в "Мэррей-хилле".

    - Не всегда. Иногда и в "Уолдорфе". Мне даже как-то странно бывать в Нью-Йорке и останавливаться не в "Уолдорфе", а где-то еще. К "Мэррей-хиллу" я так и не привязалась. Этот отель больше нравился Говарду и его родным.

    - Неплохой отель, только в последнее время стал приходить в упадок. Говорят, что дела его плохи. Как, впрочем, и дела Говарда Бакмастера.

    - Не будем говорить о Говарде. Меня сейчас больше интересует, что тебя вдруг привело в Нью-Йорк. Если, конечно, ты готов объяснить.

    - Я уже объяснил. Привело меня сюда желание сообщить тебе, что дом готов, - и сообщить не по телефону.

    - Очень мило, только я не верю. Иногда ты совершаешь неожиданные поступки, но ты не сентиментален.

    - Разве?

    - Так мне кажется, Джордж. Ты можешь быть романтичным, но не сентиментальным.

    - В чем, по-твоему, разница?

    - Этого я не могу объяснить сразу.

    - Ну, приведи примеры того и другого.

    - Сейчас. Романтик может быть романтичным и при этом никогда не терять хладнокровия. Он все время думает. Сентиментальный человек же полностью во власти чувств. Человек может быть сознательно романтичным, но я не думаю, что он может быть сознательно сентиментальным. Ты совершил много романтичных поступков. Наверное, мы оба.

    - По-твоему, ты сентиментальна?

    - Вероятно, нет. Но все же более сентиментальна, чем ты. Говард был сентиментален и ни капельки не романтичен. Я думаю, романтики умнее.

    - По-моему, умные люди не могут быть сентиментальны, - сказал он.

    - Ты выразил эту мысль лучше. Ты так умен, что никак не можешь быть сентиментальным, но романтичным - да.

    - Ну, так вот: я приехал в Нью-Йорк, побуждаемый романтическим, а не сентиментальным чувством.

    - Хорошо. Согласна.

    - Скучала по мне?

    - В последние дни - очень. А всю прошлую и всю позапрошлую неделю так уставала, что еле добиралась до постели. Я же говорила тебе.

    - Да.

    - Это правда. Я обожаю ходить по магазинам. Покупать одежду и прочее. Но обставлять дом... Купила все для спален, туалетных комнат и холлов второго этажа. И для столовой, маленькой гостиной и холла первого этажа. А вот с большим нижним залом ты должен помочь.

    - Нет, я хочу, чтобы ты меблировала весь дом, кроме моего кабинета, - сказал он.

    - Мне как-то неловко... Зал предназначен для приема гостей, и там твое участие должно больше чувствоваться.

    - Ты же будешь там хозяйкой.

    - А ты хозяином. К примеру, я видела большую китайскую вазу. Пять футов вышиной, на тиковой подставке. Невероятно красивая и ужасно дорогая.

    - Насколько ужасно?

    - Пять тысяч.

    - Не слишком дорого, если сравнить с некоторыми другими китайскими вещами.

    - Но не для сельской местности. И каждый день у тебя перед глазами. Она синего, темно-синего цвета, но не мрачная. Яркая. Узор же - светло-золотистый с черным. Прелестная вещь.

    - Бери. Я вижу, тебе очень нравится. Что-то в этом роде как раз и надо поставить в юго-восточном углу зала.

    - Мне бы не хотелось ставить ее там. Лучше бы с правой стороны. Сразу же, как войдешь из холла.

    - Но тогда ты захочешь поставить что-нибудь и слева.

    - Ах, милый, в этом-то все дело.

    - Какое же дело?

    - Я должна кое в чем признаться.

    - Признайся.

    - Эта ваза - парная.

    - Десять тысяч?

    - Восемь тысяч за обе. Я уговорила их сбавить цену.

    - Значит, еще одно признание?

    

... ... ...
Продолжение "Дело Локвудов" Вы можете прочитать здесь

Читать целиком
Все темы
Добавьте мнение в форум 
 
 
Прочитаные 
 Дело Локвудов
показать все


Анекдот 
Уpок... Маpь Иванна пишет на доске.
Вдpуг pаздается стук в двеpь и появляется Вовочка.
(МИ) - Сидоpов! Опять опоздал! Что случилось?
(В) - Да я, Маpь Иванна, каpтошку жаpил.
(МИ) - Hу ладно, садись...
Только писать начала, опять стук и заходит Танечка.
(МИ) - Та-аак, а ты, Каpтошкина, где была?
показать все
    Профессиональная разработка и поддержка сайтов Rambler's Top100